Письма от сына

Она писала сама себе письма от сына до самого последнего дня.

Она сама себе писала письма,
Мол, «Здравствуй, мама, пишет твой сынок,
Люблю тебя, с тобой душа и мысли,
Но извини, приехать я не смог.

Письма от сына

Татьяна, спешила на работу, по привычке, выйдя из дома, посмотрела на верхний ряд окон своей многоэтажки, стоявшую рядом с магазином.

«У Петровны свет не горит. Странно», — подумала и вспомнила, что вчера в окне свет тоже не отражался. «Не планировала бабушка никуда ехать. Не говорила же ничего », — мелькнула мысль, и на смену ей пришли другие мысли, связанные с собственными заботами.

Вспомнила об этом только вечером, когда к ней забежала соседка.

— Слушай, Тань, что-то нашей Петровны не видно, — сказала, между прочим. Она никуда не планировала ехать?

— Вроде нет. Мне об этом не говорила.

Надежда Петровна — бабушка, которая жила в двухкомнатной квартире рядом. Иногда эта старушка доставала молодых соседок, как говорят, до самых печенок, так надоедала своей любознательностью.

— Танечка, а чего это ваши кумовья сегодня мимо нашего дома проходили, а в гости не забежали? — спросила как-то соседка.

— Какие кумовья? — спросила Татьяна, хотя хотела ответить: «Вам то что?»

Знала же старая, что они сильно поссорились из-за автомобиля.

Купил Татьянин муж в прошлом году у Голиковых (тех самых кумовьев) «Лексуса». Новенького. Будто бы. А машина с месяц поработала и сломалась. Пошел Виктор к куму, чтобы узнать, в чем проблема. По дороге встретил соседа. Слово за слово — и рассказал о своей проблеме.

— Да Мишка ее, поэтому и продал. А еще говорят, что он новые запчасти на старые поменял … Только я тебе этого не говорил.

— Все понятно, — ответил Виктор, но куму все высказал. И пошло-поехало …

С тех пор и не ходят в гости. Бабушка обо всем этом знала, сто раз от людей слышала, и от самой Татьяны. Нет же, надо еще раз за живое задеть.

Я однажды видела, как Виктор подвозил на своей машине какую-то девушку. Быстро «уличное радио» разнесло очередную новость.

— Смотри, Таня, отобьет девушка у тебя мужа, — только и трещала Петровна. — Ты бы не откладывала с ребенком, а родила бы ему мальчика, тогда домой спешил бы.

Татьяна расплакалась от услышанного, потому что это было болезненным вопросом.

Уже десять лет они живут вместе с Виктором. Сначала не спешили рожать детей. Когда муж об этом заводил речь, отвечала:

— Еще успеем. Сначала для себя поживем.

Пожили. А потом … Потом оказалось, что уже не все так просто это сделать. Поэтому в семье больше этой темы не касались. Так на тебе! Бабушка ее оживила.

— Не плачь, детка, я только добра тебе желаю, — сказала, увидев слезы на глазах молодой соседки.

— Я знаю, — вздохнула Татьяна, потому что любила и понимала эту одинокую женщину.

Хотя не такой уж и одинокой и была. Имела сына. Военный, он служил где-то на границе. Там же и жил с семьей. И к матери не приезжал. Таня, сколько себя помнит, ни разу его здесь не видела. А вот письмами от него хвасталась. Показывала конверты. Как-то даже прочитала. 

Знала Петровна все новости: кто родился, кто женился, развелся, где какой магазин новый открылся, почем картофель на рынке. О ней так и говорили — «уличное радио». И Петровна не обижалась за это.

Когда же Татьяна на третий день не увидела света в окнах Надежды Петровны, подняла на ноги всех соседей. Даже в милицию сообщила.

Открыли двери соседской квартиры вместе с участковым и увидели такую картину: старушка сидела за столом. Казалось, что она читала очередную весточку от сына, и, устав, опустила голову на стол и задремала. И не проснулась. Рядом лежал конверт. Ручка. Лист бумаги, на котором было написано: «Добрый день, мама! …»

— Так оказывается, что все эти письма она сама себе писала? — спросил кто-то из соседей у Татьяны, уже спустя.

— Оказывается, что да, — грустно констатировала женщина, и так горько от этого на душе стало.

Боль пронизывала каждый раз, когда, спеша на работу, по привычке смотрела в темное окно в надежде увидеть в нем улыбающееся лицо бабушки. Она всегда молодую соседку провожала таким образом на работу.

Только черная пустота выглядывала, напоминая о том, что теперь она там хозяйка. А где-то в углу окна стыдливо из-за ее плеча смотрела в большой мир равнодушие. Пустота гнала его, иногда они даже драку затевали. Тогда окно пускало слезу.

Непрошеная слеза сбегала невидимым силуэтом старой женщины. Оно тоже по-своему тосковало по ней.